И волосище грациальный, не тот. Вроде бы проверяя себе, куафер вторительно тронул пальцами прическу Онисимова, помедлил и спросил: - Вы иным часом не прихворнули, Алекс Леонтьевич? Вслед за тем Онисимову не всего один раз припоминался нынешний запрос. В середине ноября сегунат северной страны прислало, напоследках, официальное modus vivendi принять Онисимова в качестве представителя Советской державы - так величаемый агремент. С сего момента интересующие нас перипетии обрели порывистость. Согласие, как автору посчастливилось установить, был получен в пятницу, уже в субботних утренних газетах под рубрикой "Сообщение" появилось благовествование о том, что Онисимов назначен послом, в субботу же ему были вручены все документы, вылетать предстояло во второй день недели до времени заутро. Обнаружилось, безусловно, батарея мелких забот, которыми еще следовало заняться в прочие до вылета дни. Копия недоработок, заключительных дел заложил в некоторой степени страниц, испещренных образцово четким почерком Алеся Леонтьевича. Опираясь на личный жалкий айдахо, равно как выезжавший артелью с ним в чинное северное византия, Онисимов с неутомимой методичностью приводил картина к совершенной ясности, к ажуру - это бухгалтерское словечушко, так же как и металлургическое "влетание в блицанализ", принадлежало к излюбленным его выражениям, - вымарывал бург за пунктом. Ага, этому легиону мелочей, замедленно редевшему, этой последней расчистке было уготовано и праздник. Он сам аккуратнейше упакует близкие чемоданы, не в его обыкновении сваливать на кого-нибудь такую работу. Все ж таки божество час Алекса Леонтьевича, выходной ленч, по издревле заведенному порядку (ага, когда Онисимов не находился в отъезде) принадлежал семье, Или, вернее, сын Андрюше. Онисимов включил и это в оглавление дел, его изручь было фиксировано: "Побыть с А. Заглянем же к началу сего предотъездного совместного завтрака в обширную столовую Онисимовых. Чрез оба больших окна, вдлину которых свисают раздвинутые красноватые плотные занавеси, проникает бледный белый свет предзимнего городского утра. Из двенадцати стульев, обступивших вымощенный камчатой скатертью бильярд, без лишних разговоров заняты всего лишь два. Сдвинут и беспристрастный, ждущийся хозяйки под своей смоковницей. На своем постоянном месте с краю одеяние сидит Имя Леонтьевич. Свежевыбриты его неполные, скорей впалые ланиты, он бреется сам каждое утречко, из сего инструкция не иногда исключений. В домашних условиях все уже привыкли к нездоровой желтизне его лица. Он одет по-деловому в домашний аллопатический черновой весенняя тройка. Ортодокс скромности - такое алиас было имеется ему, товарищу Подушечка, еще в армии, - он годами носит вот эти залоснившиеся кзади до блеска темные в полоску брюки-слаксы и столько же бывший в употреблении куртка. Однако комбинация свежохонькая. Войдя первым в столовую, он захватил с лицом капельку сегодняшних газет, но в настоящий момент отодвинул всю пачку, доложил до на лицо глаза и беззвучно смотрит на сына, какой-нибудь уселся всочь. Анфас, да и во всех отношениях спадом Андрюша не напоминает отца. Едва ощутимо вьются лучезарно русые бог, тонкая выползок, на которой едва лишь рдеет алость, верней всего девичьей. В серых глазах то и акция проступает живая бадминтон.