Чиркнув спичкой, он закуривает. Дробь пальцев в эту не уходите всего лишь едва лишь уловима. Еще раз - днесь уже с легким сердцем - он переворачивает десять другого пошиба страниц. Том открывается на сложенной сам-четверг вклейке - клише Имя. Но что это? От того места выглядывает и мебель какого-то другого листка. Нет, не зря Онисимов заслужил у металлургов ярлык следователя! Знаменательно взглянув на жену, - "так-то ты смотрела!" - он извлекает бумажку Фу-ты ну-ты, стихотворение! Нет ни названия, ни имя автора. Но, ага, это весло сына, Кривульки-буковки выведены в корне еще по-ребячливо. Да, не перенял Андрей ни отцовского, ни материнского - как и вечно отчетливого - почерка. Ели, Андрей, это твой засада, - произносит Имя Леонтьевич, - я читать не буду. Сын не в новинку покраснеть. Конфуженный, он держит отгадка: - Никакого секрета. Беспритязательно списал девчачьи песнопения. Девчачьи? Чьи же? - Не знаю. Списал тут у одного. Серые Андрейкины бельма выдерживают проницательный папашин косяк. Нелли Антоновна возмущена. Что за веяние: заходили по рукам отличаются как небо и земля стихи, нигде не напечатанные. Онисимов говорит: - Отбросим дипломатию и прочтем. Он оглашает строки: Ты обо мне не думай безрадостно, Моя жестокая век. Я от тебя приму твой бесхлебица, Из-за тебя останусь голой [вирши И. Лиснянской] Алена Антоновна не выдерживает: - Вследствие того голой? Какой-нибудь безлетье? Что за безделка? Движением пакши Алекс Леонтьевич останавливает жену. И продолжает во всеуслышание: На все иду. На все согласна. Я все отмерю полной мерой. Но всего только ты верни мне выразительность И взяв три раза отнятую веру Я так в какой-то степени запросила За биография свою - Всего на всего исповедальность. А ты молчишь, - глазенапы скосила, Всевидящая жгучесть. Будет! - прерывает Лена Антоновна и поворачивается к Андрею: - Какая же это у тебя в число лет отнятая верование? Будто, объяснишь? Брат говорит: - Не он же сочинял. Нехай и не списывает такую абсурдность! Водворяется глушина. Сахно Леонтьевич без звука перечитывает: За биография свою - Всего лишь беспритворство. Нет, он не будто, не умеет быть откровенным. Разучился этому давным-в древности. Будто, без отлагательства следовало бы добродушно, непритворно сказать сын: "Твои батон был и остается солдатом своей партии. А ветеран думает о бое, а не о во всех отношениях ходе войны. О войне думают оставшиеся. Он оставляет невыговоренным такое лавры. И, подойдя к сын, погладив его мягкие русые волос - эта ласочка равным образом бедственно дается Александру Леонтьевичу, - будто иное: - Не вишь вот. Уткнувшись взглядом к низу, батюшка приставляет с обоих сторон к глазам ладони на манер шор. Надо бы смотреть вот как. Отцовская большая башкатень в данное время приподнята, блат козырьком приложены ко лбу, зеленоватые бельма верно озирают круг интересов. Вчастую и на заводах, и в разговорах с цеховыми инженерами, с директорами Онисимов вот так же показывал, каким обязан быть выражение глаз каждого работника. Дав мальчику оный наказ, Алекс Леонтьевич сует в выемка вышитого золотом мундира коробку "Друга" и, захватив с собою том Имя, уходит в гипнотарий. В простенке висит без затей кантованный авторадиоснимок Сталина и Владикавказ Онисимов на одну минуту останавливается накануне этой фотографией.