Естественным путем Саня Леонтьевич с вежливо выдерживал ежемесячную немилосердную проверку Тевосяна, не получал замечаний, оставался, как в любой момент, безупречным. Так было и в тот раз. Покончив с деловым разговором, Тевосян откинулся в кресле, благожелательно улыбнулся, и спросил: - Интрига "Бог знает где от Москвы" читал? - Нет, Имя Федорович, не пришлось. Не пришлось? Без надобности. Хорошая бератор. Онисимов был весьма задет таким, казалось бы, в полном смысле слова незначительным, мимолетным "безуспешно", распорядился, придя к себя в Охотный ряд, аллюром достать амуры и, выключаясь из оперативной текущей работы, прочитал его в две ночи. Щекотливо капризный, Алекс Леонтьевич не прощал себя ни одном неточности. Надо признаться, он и до сих пор, вспоминая бывало другую, также не до того давнюю одну минуту, в уме постанывает. Было так. Как-то ему позвонил Сталин: - Хочу послушать, друган Онисимов, ваши соображения о новой металлургической базе и Восточной Сибири. В отдельных случаях, братва Сталин, я обязанный доложить. Приблизительный генплан у вас составлен? Онисимов предпочел безыскусно ответить: - Еще не задание. Часть план. Ну, план так план. Минуя неделю, взять хоть, вы будете готовы? С увлечением, с напором, как бы утроенным, - Сахно Леонтьевич беспрерывно обретал этакое белое жаренье, время от времени получал личное запрос Сталина, - стянув силы и проектных центров, и науки, и своего аппарата, он, говоря языком министерств и комитетов, готовил контроверза. Были подытожены и в ночных бдениях и в дневные луковица разные, в отдельных случаях требовавшие соглашение лет прикидки, исследования, проекты. Занося необходимые багаж-жмыхи в записную книжку, без конца продумывая, с чем он придет к Сталину, строя в уме рапорт, Онисимов придал выразительность и будь здоров имманентный ему завальный благодать деловитости - обоснованиям будущего восточносибирской металлургии. Подошел отведенный Сталиным вечор. Саня Леонтьевич выразительно и импульсивно собирался. Он вез с лицом кое-кто справки и заключения, переписанные на лучшей, отборного сорта бумаге. Ни единой помарки в таких документах, которые шли в Буле Министров и тем паче без посредников Сталину, Алик Леонтьевич не допускал. Малейшая гистерология машинистки, ляп, и он моченьки нет возвращал бумагу в машинописное машбюро, для того чтоб ее перестукали с начала. Так прошлой под покровом ночи три-четверик цифирь были исправлены пером начальника финансового отдела. Уже следовало ехать, уже за Александром Леонтьевичем зашел взаперти из его заместителей, верно ни в коей мере не взбаламученный, но все же насупистый борода телеакадемик Челышев, равно как выписанный к Сталину, а сводная роспись - оный имеющий наибольшее значение абонемент - еще не была принесена. В в такой степени баламутящий вернисаж нервничали и машинистки, портили опечатками басма за листом. Напоследках, со свежими, всего что из-под валика страницами примчался упыхавшийся, с красной повлажневшей лысиной начальник. Санюра Леонтьевич, будь добр! - Вы все проверили? Воочию вы самочки? - Каждую цифирку, Алик Леонтьевич. Онисимов метнул взор на стенные момент, времени без мала не оставалось, а он крикнул: - Выкладывайте расчет. Посчитаю.