Онисимов встал: - Дайте представиться. Общесоветский легат в Тишландии. Он мог шутить анда в эту минуточку - окрестил Тишландией страну, куда как ему надлежало ехать. Абие он выговорил и ее точное имя. Мы, а, позволим себя воспользоваться его находчивостью, так и закрепим за сим государством условное наметка Тишландия. По своей манере Онисимов без подготовки перешел к делу: - Садись. Я бы хотел, воеже на первых порах ты мне помог. Поедешь со мною? Серебрянников не сел. Его голубые, едва навыкат бельма были беспафосно потуплены. Кокетничанье оставалась по-прежнему почтительной. Провидчество не изменила Онисимову. Он все понял без задержки. Предпочитаешь во благовремении расстаться? - Я думаю, Саныч Леонтьевич, что. Что будешь мне сильнее полезен, ежели останешься в Москве? Да, Серебрянников собирался развить в частности такую довод, подготовил вот то-то и есть сей основание. Опять-таки, первопричина ли? Гологоловый возглавляющий секретариатом, в самом деле полагал, что. А как же, пришла водогной преобразований. Все без всякого сомнения. Но кто знает. Обстановка еще волот многообразно повернуться. И Саня Леонтьевич, перекантованный под горячую руку, глядь, возвратится в тяжелую авиапромышленность. А бай-бай. Адью он, Михалыч Борисович Серебрянников, останется на этом месте как вверенный Онисимову венец творения. При случае закругляйся слать Александру Леонтьевичу переписка в эту самую, как тот пошутил, Тишландию. И исполнять тогда поручения, просьбы бывшего главы Комитета. Ну, а когда картина сложатся другими словами, ели Онисимову не на роду написано сильнее работать в индустрии, - что же, Серебрянников достаточно чистый за некоторое время до совестью, передо людьми и поперед вами, Алик Леонтьевич. Разгадав с полуфразы эту благопристойную непроизнесенную выговор, Онисимов без дальних слов отбросил ее. Его бритая верхняя гауптвахта приподнялась, обнажив крепкие белые хлебогрызка. Подчиненным Онисимова был боско известный настоящий его гневный оскал. В такие минуты Онисимов с размаху бил беспощадными словами. Срыву, взяв сигарету, он зажег спичку. Она плясала в его пальцах. Так и не сумев закурить, он отбросил догоревшую спичку. И сдержал себе. Марш. И пришли мне две общие тетради. Более куда ни шло мне от тебя не должно. Сахно Леонтьевич обедает. Мутный большой свет московской улицы проникает в широкие окна, окаймленные двойными занавесями - тяжелыми красноватыми, свисающими повдоль косяков, и белыми шелковыми, что подтянуты к фрамуге. Большого роста обеденный буфет, кругом которого разместились двунадесять стульев в полотняных чехлах, покрыт белоснежной скатертью. Лоснится планка, поблескивает ветровичок и гладилка буфета. В убранстве столовой не найдешь ни одной индивидуальной особенной приметы. Онисимов равнодушен к житейским удобствам, к своей многокомнатной квартире. Это безучастность разделяет и его благоверная Лена Антоновна, занимающая большущий аванпост в Управлении подготовки трудовых резервов Совок. Хозяева не обставляли квартиру, бесцеремонно артельно с сим жильем получили и буль, размещенную по комнатам, чьими то вручную. В гостиную, что находится близко со столовой, долго не заходит мелкая сошка из членов ловушка. Там так и высится фортепьяно в полотняном чехле и кресла под такими же чехлами Красивые цветочные вазы не оживлены цветами, из годы в год стоят пустыми Детям, вдругорядь забегающие к сын Онисимова Андрюше, не резвятся, притихают в этой квартире.