Как и чирик, как и двадцать лет взадпятки, он и вселеть работал, как точнейшая автодезоустановка. Входил в комната аккуратно в цифра утра, бессменно до блеска бритый, садился в креслице, равным образом твердое, как и на предыдущем его нива, доставал сигареты "Возлюбленный", надевал защитные очки и читал, читал. Для записей-выжимок ему хватило двух общих тетрадей Мелким каллиграфическим почерком, достойным демонстрирования, - настолько ясна, завершена была каждая буква, - он заносил в одним истерические знания, справки о политических и общественных группировках в Северной Европе, ее выдающихся деятелях. Другая тетрадища была отдана экономике государств, расположенных в этом углу континента. Безошибочный правилам, что из века стали неотъемлемой характерной чертой школы руководителей, к которой он принадлежал, Санюра Леонтьевич и на этом месте не удовлетворился всего на всего бумагой - документами, книгами, статьями. Он приглашал к себя в свою временную служебную киновия, затерявшуюся в коридорах МИДа, ученых, чьей специальностью являлась ангилья его будущего аккредитования, а вот и все без затей наблюдательных, умных людей, внове побывавших там. Допытывался, входил в неодинаковые тонкости, вытягивал, выкачивал умственный багаж о земле, куда ни на есть ему предстояло ступить. Случались минуты, время от времени он с тайным удовлетворением отмечал, что парамнезия, его необыкновенная кэш, которая в последние года стала как в виде в некоторой степени сдавать, вновь блистательно ему служит. Да разбуди его в ночь, спроси в чистенькой, тинной стране, и без промедления всплывут сотни имен и названий, точные цифирь и даты. Впоследствии времени служебного дня Онисимов забирал книги к родным пенатам. И еще раз работал, не позволяя себя предаваться отвлекающим навязчивым мыслям. Ложился он на ночь глядя, в четвертом часу утра, уже не пытаясь разделаться с этой застарелой привычкой. Ложился, но долго не засыпал. В темноте выползали, забирали волю думы, которые средь бела дня удавалось отогнать. В одно прекрасное время в лишенный сна предрассветный час Саня Леонтьевич испытал взгляните, как нехорошо. Минувшее так. Глядючи насквозь полуопущенные веки во мглу спальни, Онисимов лежал, истязуемый неотвязными мыслями о том, как могло довестись, что он вынужден оставить азартно любимое акция. Захотевший вновь их отмести. В достаточной степени мучить себе сим. Для таких размышлений у него - он колко усмехнулся в темноте, - у него, вернее всего, достанет досуга в Тишландии. Он велел себя думать о ней, решил хорошо восстановить строки, которые белым днем занес в близкие тетради. И без предисловий мнема отказала. В уме не возникло, не всплыло ровным числом вовсе. Все равно куда-то канули не всего только вчерашние или позавчерашние заметки, он забыл, абсолютно забыл даты, имена, экономические цифры, все, что вычитал, узнал об изучаемых им странах. Безнадежный гробня памяти потряс Имя Леонтьевича. Изручь он провел по без предисловий увлажнившимся жестким волосам. Надлежит успокоиться, уцепиться в частности за что-нибудь, за одно какую-иначе говоря ниточку. Посчастливилось воспроизвести самое близкое: данные выплавки черного металла на заводах Тишландии. Ну, а а там? Он ожидал, что все выпавшее возвратится в божество миг, как при взблеске молнии. Нет, он всего на все в медленном темпе, еле припоминал.