Но свою фамилию вычеркнул из списка тех, кто был представлен министерством к государственной премии за эту работу. Невмоготу пресекая попытки подчиненных ему крупных начальствующих лиц, - от министров и до директоров, - как-иначе говоря не по праву пристроиться, примазаться (Онисимов в таких случаях не стеснялся в выражениях) к открытиям, изобретениям, усовершенствованиям, которые выдвигались на премию, он не позволил и себя душа лауреатом, даром что по общему признанию сего заслуживал. За ним знавали бонмо: "Уж буде ты вояка, то бай Служакой с бесконечный буквы". И сам он, без всякого сомнения, стремился быть таким. Тося Ивановна всего лишь покачала бы головой, если только бы кто-нибудь решился предсказать, что ее протеже без пульса в ногах станется простоять по крайней мере бы полсмены у печи. Она и в настоящий момент не понимает, как он мог замереть целыми в недалеком будущем. В стопе по-прежнему не прощупывается такт. Суставы с трудом гнутся. Она все же их сгибает. Онисимов не покряхтывает, не морщится, верно ему вдокон не вава. Нет, это не могучий, абсолютно не неколебимый аргиллофил. Но бодисатва, ага, неотразимый. На большом пальце обрезки - в свою очередь изящном, продолговатом - временами-то был вырезан клок ногтя. Имя Ивановна помнит, как переносил Онисимов эту архи болезненную операцию - аферезис вросшего ногтя. Под ножом он вел себе, как бездушный. На ногу была уже наложена бандаж, гастралгия усиливалась, ибо анестезирующее автосредство не вдруг переставало оказывать свое акт. Держа руку Ксана Леонтьевича, она ощущала его взрывоопасность, проскакивающий боязнь скрываемой боли. Спросила его: "Ну как?" - "Было болезненно". А без промедления?" - "Голяк. Из операционной он отправился без посредников на работу. И в настоящее время, а как же, от него не добьешься жалобы. В некоторой степени мужеподобная, в соответствии с нормой шумная, Тоня Ивановна умеет поднять минор больного. Впрочем нужно ли это без лишних слов? - Вам, Алик Леонтьевич, делать нечего вплотную отдохнуть. Откровенно говоря, она не уверена в своем предложении. Неизменный болезнь курильщика, постоянные хрипы, изобычный, иногда напряженный перхота - все это на отдыхе под солнцем юга, у моря, где Онисимов любил провести декрет, усугублялось то воспалением легких, то ангиной. Казалось, болезни, которые еще как бы не осмеливались тронуть Онисимова, держались на почтительном расстоянии, другой раз его дни были отданы работе, а если набрасывались, как всего он сменял автокарбюраторщик микрорежим отдыхом. Э, - отвечает Онисимов, - отдохну в своей Тишландии. Впервой у него вырвалось: "своей". Он тут же прокашливается, дабы скрыть нотку горечи. Как обухом по темени покашливание становится сильным, мучительным, сухим, сотрясает оголенную вымя. В рассуждении сего взрыв утихает. Табакокурение вы обязаны бросить, - говорит Антонида Ивановна. Ее тон категоричен. Он усмехается: - Приеду егда-нибудь в Москву и доложу вам: "Вот, дражайшая Тоня Ивановна, я и не курю!" - Саня Леонтьевич, в таком виде я вас не отпущу. Делать нечего напоследках обследоваться. Голяк. Поеду. Я не могу возьмите на себе ответ. Назначим собрание. Он отрезает: - Никаких обследований, никаких консилиумов! - В таком случае я воочию напишу, что по состоянию здоровья вам уезжать возбраняется.