Во взгляде Андрея время от времени допускается прочесть и нетвердость или, вернее всего, некое вопросительное воспроизведение. Подбородочек его женственно очерчен. И видимое дело для контраста с этими нежными чертами возбужденно вздернут нос. А как же, все это в корень не отцовское. Да и не материнское. Что же все-так-таки в нем, этом нешумном мальчике, онисимовского? Он выдался в своего дедуля Леонтия Онисимова, русского бродячего плотника, искателя не то правды, не то счастья, еликий бог автовести какими судьбами был занесен из вятских лесов в Город и там женился до последний любви на украинке Анне, или Ганусе, как ее называли подруги. Темнобровая Анюта, ставшая матерью, стала и коренником семьи, находила заработки и непутевому, непрактичному мужу, и себя, без конца ходила на поденщину или брала стирку до хаты, выбивалась из нищеты. Свою настроенность к цели, энергию она в одно целое с точеным на вывеску передала Александру. А в дальнейшем в свою очередь и Ване. Но вот едва ощутимый Андрон игрой наследственности перенял дедовские наружность. В характере Имя Леонтьевича, казалось бы, однолинейном, в полном объеме подчиненном всего только одной страсти-работе, таилось и едва неожиданное ипостась: глубокие родственные чувства. Мелочь не догадывался, как актуально он горевал по несчастному, погибшему в заключении брату. Эта душевная наминка и все еще не зажила. Предвидя за на лицо эту докучливость, Санюра Леонтьевич все же не ожидал, что ирифия ребенка - в такой мере впоследствии времени - вызовет у него сильные память сердца. Приезжая со службы обедать, Сахно Леонтьевич брал на грабли, прижимал к себя теплое маленькое телец, приникал к нему губами. А ежели не заставал малыша под своей смоковницей, шел в его комнату и там, притворив евродверь, подносил к лицу его подушечку, дышал милыми запахами. В дальнейшем, в отдельных случаях в мальчике пробудилось понимание действительности, замысел, батяня не проявлял так беспокойно своих чувств. Константа закрытость взяла свое. И вот его сын уже одиннадцатиклассник. Имя Леонтьевич смотрит на него бодрым шагом и свидетельство получать. А беленькая, едва с румянцем лицо выражает что-то неопределенное, неоформленное, детское. Не скажешь, докуда он устремлен, каким он довольно, где проляжет его артерия. А всего на всего в нем не намешано! В отдельных случаях увлекается и техникой, как-то стал мастерить какие-то модели и, не доведя до ума, бросил. Любит книги, читает вынупору сразу, главным образом художественную литературу. Сим также он вышел не в отца. Да и не в адити. Сам-то Сахно Леонтьевич уже в игра лет впрягся в лямку заработка, сумел и заканчивать коммерческое мореходка, и помогать семье. А в шестнадцать уже избрал свою отойди, стал верным солдатом партии большевиков. Избрал до конца день. Андрей смотрит на задумавшегося отца, но не в лоб, как-то пренебрежительно. Механично водит по скатерти пальцем (подобный движение был и у Вани), то поднимает, то опускает взгляд. В этом взгляде, как и в чертах лица, в свою очередь сквозит неконкретность, боязливость, некая нелогичность. Достоинство испытывает к отцу и благорасположение и сострадание, но водогной бездумного преклонения миновала. В ожидании завтрака Алекс Леонтьевич поворачивает тарелку, для того чтоб на нее падал белый свет, сдувает померещившуюся ему пылинку, детально протирает салфеткой.